Подготовка закончилась. Мы оделись и влезли в сибр без кнопки «РАБОТА». Альтер нажал «ЭКСПОНИРОВАНИЕ». Мы вышли и полюбовались своим гештальтом. Потом включили «РОСТ-», и сибр ужался до размеров, примерно, десять на десять на двадцать миллиметров.

При дальнейшем уменьшении конструкция начинала оплывать, теряя очертания, оранжит пожирал металлические и пластиковые части, а сам таял, словно кусочек сухого льда, и превращался в яркую рыжую горошину миллиметров восьми в диаметре. Каждый раз, уменьшая сибр, рисковать уничтожить его, – конечно, это было очень неудобно, и накануне я решился на очередное изменение: я попросил сибр делать остановку в самый последний момент перед началом деструкции. И вот этот предельно компактный синтезатор мы стали называть сибр-миниморум.

Дальнейший план действий был таков. Сибр-миниморум с нашим гештальтом мы вручили Светке вместе с обычным (безопасным) сибром для тиражирования этой экстремистской игрушки. Предполагалось расшвырять несколько десятков экземпляров нашей дремлющей бомбы по различным, пусть не очень приметным, посольствам и еще столько же – по всяким глухим местам, после чего Светке надлежало скрыться.

Вариант надежного укрытия она придумала сама. Закончив дела в Москве за пару дней, она собиралась махнуть на Юг, в место по возможности дикое, и там под другим именем, с перекрашенными волосами и новой стрижкой жить у случайного знакомого вплоть до серьезных перемен. Все это планировалось на тот случай, если нас все-таки заставят говорить и им придется искать Светку. На что мы надеялись? На то, что наш наивный набор приемов позволит выиграть если не партию в целом, то хотя бы время? Да, и на это тоже. Но главное, мы надеялись, что сумеем молчать – ведь мы были не просто люди. И мы блефовали: в нашем «Обращении» говорилось, что это я сам, лично, разбросал огромное число сибров по только мне известным местам и даже по местам мне не известным. В таком случае ситуация выглядела безнадежной для тех, кто захотел бы помешать мне, но… Всяко могло повернуться, и в худшем случае весь груз ответственности за судьбу Вселенной свалился на Светку.

Что любопытно, ее совсем не пугала такая ответственность. Более того, принять участие в серьезной и опасной игре представлялось ей чертовски заманчивым. Так, опрокинув стакан шампанского, Светка заявила:

– А если схватят, покончу с собой. Проглочу растущий сибр.

– А вот этого не надо, – испугался я. – Давай договоримся: действовать строго по инструкции. Если схватят, это еще не проигрыш. Не надо паниковать.

– Паниковать не надо, – согласилась Ленка, – но, знаете, ребята, как-то это смешно. Игры эти с правительством, шпионские страсти – детский сад какой-то. По-моему, ничего у нас не выйдет.

– Выйдет, – сказал я упрямо, – обязательно выйдет.

Черт знает откуда была у меня такая уверенность.

А когда мы уже прощались со Светкой, быть может, навсегда (как сентиментально, как пошло и вместе с тем как страшно звучало это маленькое дополнение!), и на каких-нибудь полминуты остались один на один, она шепнула мне:

– А знаешь, от чего мне будет треднее всего удержаться?

– От чего?

– От желания провести эксперимент. Я заболела твоей дурацкой сибрологией.

– Черт с тобой. Проводи свой эксперимент. Но только один, а не десять. И это должен быть человек, которому ты сможешь доверять, как самой себе. Нет, больше, чем себе. Ты поняла?

– Я поняла. Девочку Светочку лишили сладкого. Она обиделась и будет играть во взрослые игрушки.

– Лишишь тебя, как же! Сластена. Ты только про «игрушки» не забывай. Страшненькие у нас с тобой игрушечки.

Подошли Ленка, Алена и Альтер. Мы попрощались коротко и сухо. Мы боялись сказать лишнее. Мы боялись сглазить. Черт знает в какие дали мы провожали друг друга. Черт знает в какие руки отдавали мы судьбы мира. Легкомыслие. Лихачество. Молодость. Привкус отчаянной радости на губах. Любовь. Вера в завтра. Пронзительная голубизна простора. Бесконечность. Звезды. Счастье.

Валеркин дядя

С дядей Валерки Гридина знаком я был шапочно. Мы виделись, конечно, ни один раз, но хорошо я помнил только две встречи.

Классе в пятом во время весенних каникул Валерка вдруг пригласил меня прокатиться вместе с ним в Волоколамск. Во главе делегации ЦК дядя ехал туда по делам. Поездка вышла отличной. Первый раз в жизни я сидел в «чайке» с ее мягким, до нереальности бесшумным, ходом – казалось автомобиль летит над землей; и милиционеры, стоящие на перекрестках и постах ГАИ, отдавали нам честь, хотя во второй машине, кроме шофера и нас с Валеркой, никого не было; и светило солнце, и город Волоколамск казался чистым и красивым; и на заводе клееных конструкций было страшно интересно, особенно понравились нам с Валеркой пенопластовые ящики и странные алюминиевые гвозди к ним, которые мы не приминули взять на память; и на банкете нас замечательно покормили, только изысканный суп по рецепту французской кухни ни мне, ни Валерке не понравился; а в Кашине мы поговорили со старичками, видевшими самого Ленина; а в краеведческом музее запомнилась коллекция русских денег; и только на обратной дороге меня вдруг укачало в монотонно приседающей на рессорах машине, а остановиться не было никакой возможности, и я открыл окошко и перепачкал дверцу, и водитель Семен Семеныч говорил: «Ну что ж ты так, бедолага? Смотри, заставлю отмывать потом».

А второй случай был годом позже. Мне и Валерке поручили сделать небольшой плакатик для кабинета физики о тепловых явлениях в природе. А дядя Валеркин как раз приехал тогда из Японии и привез какой-то невероятный набор фломастеров – то ли сорок восемь, то ли пятьдесят шесть цветов, вот мы и поехали к дяде. Картинки получились роскошные – и я, и Валерка, оба рисовали неплохо, а вот с текстом оказалось труднее. Неинтересно было его придумывать. И мы долго сидели, сбиваясь на шутки и посторонние разговоры, а дядя заходил к нам время от времени и спрашивал: «Ну как? Вы про тягу напишите. Написали про тягу?» А про тягу мы не написали – в учебнике такого не было – и он снова заходил и говорил: «Ну, как же, тяга – это же тепловое явление. Напишите про тягу». Он был в длиннополом шелковом халате, непокорные вихри его были зачесаны по моде пятидесятых годов и то и дело спадали на лоб, а в полных губах дымилась длинная «новость» с ватным фильтром.

И вот теперь, когда мы шли к нему, мне вспомнился солнечный Волоколамск и дурацкое слово «тяга», засевшее в памяти, как алюминиевый гвоздь в пенопласте.

Валерка ни о чем не спрашивал. Этим был Валерка хорош. Мы не часто виделись с ним после школы: пути-дорожки постепенно расходились, но если нужно было помочь, Валерка помогал без лишних слов: купить ли японскую куртку в «валютке», одолжить ли на время «курсовика» шикарный микрокалькулятор, достать ли билеты в дефицитный театр.

Валерка даже не удивился, что теперь мне нужен сам его дядя, лично. Он только сказал:

– Учти, если ерунда какая-нибудь, дядька долго слушать не станет.

Он у меня такой.

– Учту, – ответил я.

Мы пришли все втроем, но решили, что для делового разговора лечше будет, если я начну без Ленки. Поэтому Валерка остался развлекать ее в гостиной, а мы с Николаем Степановичем уединились в кабинете.

Все накануне было решено, что предисловий никаких не надо, и теперь я просто поставил сибр на стол, скопировал для наглядности мятую пятерку, используя в качестве питания окурки из пепельницы, а потом нажал кнопку «РОСТ+».

Валеркин дядя молча смотрел на сибр и курил. Молчал он долго.

Потом пожевал полными губами, сделал последнюю затяжку и бросил окурок не в пепельницу, а в воронку питания, чем совершенно восхитил меня. С окурком, разумеется, ничего не произошло: в процессе роста сибр не работал.